29 сентября 2018 года
Исповедь кровного ребенка в приемной семье
Пушкова Лилия Владимировна
детский психолог, специалист по работе с приемными семьями, Ресурсный центр помощи приемным семьям с особыми детьми (БФ «Здесь и сейчас»), г. Москва.
Привет! Меня зовут Андрей, и две недели назад у меня появился брат. Нет, моя мама не родила второго ребенка, как у многих моих друзей, у которых есть брат или сестра. Моего брата родители взяли их детского дома, ему 7,5 лет, и он всего на полтора года младше меня.
Конечно, ничего неожиданного не произошло. Мои родители много об этом говорили, ходили куда-то учиться, и мы даже вместе смотрели Сашину фотографию в базе данных. Там он казался вполне милым. Мама тогда сказала, что она всегда мечтала иметь сестру, чтобы с ней играть и делиться секретами, и она надеется, что мне будет веселее вместе с Сашей. А папа ничего не сказал, хотя я знаю, что у него есть брат, но я никогда его не видел, только на папиных детских фотографиях.
Потом я остался на неделю с бабушкой, а мои папа с мамой куда-то ездили, чтобы познакомиться с Сашей. А когда они вернулись, то сказали, что пора принимать решение и что мое мнение тоже важно. Я не знал, что сказать. У меня есть подруга, а у нее сестра как раз на полтора года младше, и они – не разлей вода! Кажется, им очень классно вместе и ссорятся они редко. А другому моему другу младший брат доставляет кучу неприятностей, они постоянно дерутся, но мама говорит, что они все равно друг друга любят.
У Саши нет родителей. То есть какие-то мама с папой у него есть, но что-то с ними случилось, и он попал в детский дом. А там только воспитатели и много-много детей. Я никогда не был в детском доме, но мне кажется, это страшновато. Я бы не хотел туда попасть. Мама с папой говорят, что Саше плохо в детском доме и ему очень нужна семья. И старший брат, который бы все ему показал и рассказал. И я подумал, что было бы здорово показать ему мою коллекцию волшебных палочек из Гарри Поттера и золотой снитч, который бабушка подарила мне на день рождения. А еще я бы хотел показать ему домик из веток, который мы построили в лесу, когда гуляли с родителями и друзьями. Я там притащил здоровую ветку, которая стала, как сказал папа, «несущей конструкцией». Наверняка, он будет просто в восторге.
В общем, когда мама с папой спросили меня о моем мнении, я сказал: «да». А сейчас я думаю, что не очень-то они и интересовались моим мнением на самом деле, потому что они уже и без меня все в квартире распланировали: в моей комнате мне останется только половина, а вторая половина будет Сашина. Чтобы все поместилось, родители продадут мой диван и шкаф для одежды, а купят взамен две «детских комнаты», где кровать будет на втором этаже, а внизу стол и шкаф. Так мы все поместимся.
Потом я уехал к бабушке на дачу, там было скучновато, а через две недели бабушка меня привезла домой. В моей комнате уже было все по-другому и не на своих местах, а через час приехали родители с Сашей.
Конечно, ничего неожиданного не произошло. Мои родители много об этом говорили, ходили куда-то учиться, и мы даже вместе смотрели Сашину фотографию в базе данных. Там он казался вполне милым. Мама тогда сказала, что она всегда мечтала иметь сестру, чтобы с ней играть и делиться секретами, и она надеется, что мне будет веселее вместе с Сашей. А папа ничего не сказал, хотя я знаю, что у него есть брат, но я никогда его не видел, только на папиных детских фотографиях.
Потом я остался на неделю с бабушкой, а мои папа с мамой куда-то ездили, чтобы познакомиться с Сашей. А когда они вернулись, то сказали, что пора принимать решение и что мое мнение тоже важно. Я не знал, что сказать. У меня есть подруга, а у нее сестра как раз на полтора года младше, и они – не разлей вода! Кажется, им очень классно вместе и ссорятся они редко. А другому моему другу младший брат доставляет кучу неприятностей, они постоянно дерутся, но мама говорит, что они все равно друг друга любят.
У Саши нет родителей. То есть какие-то мама с папой у него есть, но что-то с ними случилось, и он попал в детский дом. А там только воспитатели и много-много детей. Я никогда не был в детском доме, но мне кажется, это страшновато. Я бы не хотел туда попасть. Мама с папой говорят, что Саше плохо в детском доме и ему очень нужна семья. И старший брат, который бы все ему показал и рассказал. И я подумал, что было бы здорово показать ему мою коллекцию волшебных палочек из Гарри Поттера и золотой снитч, который бабушка подарила мне на день рождения. А еще я бы хотел показать ему домик из веток, который мы построили в лесу, когда гуляли с родителями и друзьями. Я там притащил здоровую ветку, которая стала, как сказал папа, «несущей конструкцией». Наверняка, он будет просто в восторге.
В общем, когда мама с папой спросили меня о моем мнении, я сказал: «да». А сейчас я думаю, что не очень-то они и интересовались моим мнением на самом деле, потому что они уже и без меня все в квартире распланировали: в моей комнате мне останется только половина, а вторая половина будет Сашина. Чтобы все поместилось, родители продадут мой диван и шкаф для одежды, а купят взамен две «детских комнаты», где кровать будет на втором этаже, а внизу стол и шкаф. Так мы все поместимся.
Потом я уехал к бабушке на дачу, там было скучновато, а через две недели бабушка меня привезла домой. В моей комнате уже было все по-другому и не на своих местах, а через час приехали родители с Сашей.
~
Я, наверное, уйду из дома.
Я очень хотел показать Саше свою коллекцию и все остальное. Но он не стал меня слушать, а побежал по всей квартире и стал все хватать. Он тут же утащил мою волшебную палочку, самую любимую, которая специально лежала на видном месте. Я стал просить его ее вернуть, он не реагировал, а просто прыгал с ней по кроватям. Тогда я его схватил и попытался вырвать палочку, но папа меня поймал и оттащил. Сказал, что Саше больно. А мне не больно? Это моя лучшая палочка, палочка Дамблдора!
При этом папе он тоже ее не отдал! И пока папа его уговаривал, он неудачно прыгнул и ее просто сломал! Мою палочку! А потом побежал и стал хватать с полок все подряд. Я озверел и толкнул его. К счастью, он не успел схватить хрупкий снитч, и я смог спасти его. Но Саша упал и заревел. Я вообще не понимаю, чего было так реветь. Ну упал и упал, мы тысячу раз с друзьями так друг друга толкали. Но он орал, как резаный. Я вообще чуть не оглох. Прибежала мама, стала его утешать, а он орал и орал. А папа повел меня на кухню на серьезный разговор. Все это время он орал, я вам клянусь! А папа мне что-то говорил о том, что Саше трудно, что он не привык, что в детском доме все общее, и что я поступил очень плохо. Но вообще я плохо помню, что папа говорил. Он был очень сердитый, а этот Саша орал…
Не помню, что было дальше в этот вечер, вообще все, как в тумане. Помню, что в какой-то момент он все же замолчал, и мы пошли есть. Саша давился едой, и у него все вываливалось изо рта. Меня чуть не вырвало, когда я это увидел. И мама его кормила с ложки, а потом его укладывали спать, и мама с ним долго сидела. Я в это время ушел в комнату к папе и, кажется, просто сидел на стуле.
Я не знаю, что самое ужасное в Саше: то, что он постоянно кричит по ночам и я не могу спать? Или то, что он в любой момент может взять любую мою вещь и не возвращать ее? А если я пытаюсь забрать ее силой, родители меня ругают? То, что с ним противно сидеть за одним столом? А родители настаивают, что мы должны ужинать, как семья, все вместе? Или то, что мама превратилась в Сашину няньку и сюсюкает с ним, как с младенцем: Сашенька то, Сашенька се. Сашеньке все можно, потому что «ему трудно», «он не привык», «у него а-да-пта-ци-я», «нужно ему помочь».
Я пытаюсь брать себя в руки и делать то, что просят родители, но надолго меня не хватает. Наверное, если никто не поможет мне, я умру.
Я очень хотел показать Саше свою коллекцию и все остальное. Но он не стал меня слушать, а побежал по всей квартире и стал все хватать. Он тут же утащил мою волшебную палочку, самую любимую, которая специально лежала на видном месте. Я стал просить его ее вернуть, он не реагировал, а просто прыгал с ней по кроватям. Тогда я его схватил и попытался вырвать палочку, но папа меня поймал и оттащил. Сказал, что Саше больно. А мне не больно? Это моя лучшая палочка, палочка Дамблдора!
При этом папе он тоже ее не отдал! И пока папа его уговаривал, он неудачно прыгнул и ее просто сломал! Мою палочку! А потом побежал и стал хватать с полок все подряд. Я озверел и толкнул его. К счастью, он не успел схватить хрупкий снитч, и я смог спасти его. Но Саша упал и заревел. Я вообще не понимаю, чего было так реветь. Ну упал и упал, мы тысячу раз с друзьями так друг друга толкали. Но он орал, как резаный. Я вообще чуть не оглох. Прибежала мама, стала его утешать, а он орал и орал. А папа повел меня на кухню на серьезный разговор. Все это время он орал, я вам клянусь! А папа мне что-то говорил о том, что Саше трудно, что он не привык, что в детском доме все общее, и что я поступил очень плохо. Но вообще я плохо помню, что папа говорил. Он был очень сердитый, а этот Саша орал…
Не помню, что было дальше в этот вечер, вообще все, как в тумане. Помню, что в какой-то момент он все же замолчал, и мы пошли есть. Саша давился едой, и у него все вываливалось изо рта. Меня чуть не вырвало, когда я это увидел. И мама его кормила с ложки, а потом его укладывали спать, и мама с ним долго сидела. Я в это время ушел в комнату к папе и, кажется, просто сидел на стуле.
Я не знаю, что самое ужасное в Саше: то, что он постоянно кричит по ночам и я не могу спать? Или то, что он в любой момент может взять любую мою вещь и не возвращать ее? А если я пытаюсь забрать ее силой, родители меня ругают? То, что с ним противно сидеть за одним столом? А родители настаивают, что мы должны ужинать, как семья, все вместе? Или то, что мама превратилась в Сашину няньку и сюсюкает с ним, как с младенцем: Сашенька то, Сашенька се. Сашеньке все можно, потому что «ему трудно», «он не привык», «у него а-да-пта-ци-я», «нужно ему помочь».
Я пытаюсь брать себя в руки и делать то, что просят родители, но надолго меня не хватает. Наверное, если никто не поможет мне, я умру.
~
Папа приделал к моему шкафу замок, чтобы я мог убрать туда те вещи, которые мне больше всего дороги. Это произошло после того, как я избил Сашу.
Я плохо помню, как это было, но Саша нашел снитч, спрятанный на верхней полке шкафа в прихожей. Он лазает, как обезьяна, и замечает абсолютно все. Видимо, он увидел, как я проверял свой снитч, а потом, когда я уходил с мамой гулять, залез туда и его украл. А папа, как обычно, сидел в компьютере и не обратил внимания.
У Саши руки, как отвертка и давильный пресс в одном флаконе. Он может моментально разобрать, сломать, смять, уничтожить любую вещь. Но когда я зашел в комнату, было видно, что над снитчем он потрудился особо. Оба крыла были искорежены, а с шарика содраны все красивые золотые наклейки. Дальше я почти ничего не помню. Мама говорит, что я набросился на него и начал бить руками и ногами. После того, как Сашу успокоили (в этот раз он орал очень-очень долго, а мне казалось, что с каждой минутой на меня все сильнее и сильнее наваливается что-то большое и тяжелое, и мне уже все равно, что будет дальше), пришли родители, и был скандал.
У мамы были очень злые глаза. Она говорила, что ей очень больно оттого, что я не принимаю Сашу, что она специально гуляет со мной вдвоем, чтобы я не чувствовал, что родители обо мне забыли, что она не ожидала от меня такого поведения, что я сам хотел, чтобы Саша с нами жил, и что-то еще. А папа стоял и молчал. А в конце сказал, что, видимо, им придется меня наказать, если я так плохо себя веду и лишить меня прогулок.
А меня вот это большое тяжелое уже совсем почти расплющило, и я не мог пошевелиться. И только когда папа поднял мой подбородок, чтобы я посмотрел ему в глаза, я совсем сорвался: «Вы меня ненавидите! Вам нужен только Саша! Вы только о нем заботитесь! Вы его специально взяли, потому что я вам не подхожу! Верните его обратно или я уйду из дома!»
Наверное, у меня случилась истерика, потому что родители вдруг перестали меня ругать, а мама потом долго сидела со мной, что-то говорила и гладила по руке. А на следующий день папа принес замок и приделал его к моему шкафу.
Я плохо помню, как это было, но Саша нашел снитч, спрятанный на верхней полке шкафа в прихожей. Он лазает, как обезьяна, и замечает абсолютно все. Видимо, он увидел, как я проверял свой снитч, а потом, когда я уходил с мамой гулять, залез туда и его украл. А папа, как обычно, сидел в компьютере и не обратил внимания.
У Саши руки, как отвертка и давильный пресс в одном флаконе. Он может моментально разобрать, сломать, смять, уничтожить любую вещь. Но когда я зашел в комнату, было видно, что над снитчем он потрудился особо. Оба крыла были искорежены, а с шарика содраны все красивые золотые наклейки. Дальше я почти ничего не помню. Мама говорит, что я набросился на него и начал бить руками и ногами. После того, как Сашу успокоили (в этот раз он орал очень-очень долго, а мне казалось, что с каждой минутой на меня все сильнее и сильнее наваливается что-то большое и тяжелое, и мне уже все равно, что будет дальше), пришли родители, и был скандал.
У мамы были очень злые глаза. Она говорила, что ей очень больно оттого, что я не принимаю Сашу, что она специально гуляет со мной вдвоем, чтобы я не чувствовал, что родители обо мне забыли, что она не ожидала от меня такого поведения, что я сам хотел, чтобы Саша с нами жил, и что-то еще. А папа стоял и молчал. А в конце сказал, что, видимо, им придется меня наказать, если я так плохо себя веду и лишить меня прогулок.
А меня вот это большое тяжелое уже совсем почти расплющило, и я не мог пошевелиться. И только когда папа поднял мой подбородок, чтобы я посмотрел ему в глаза, я совсем сорвался: «Вы меня ненавидите! Вам нужен только Саша! Вы только о нем заботитесь! Вы его специально взяли, потому что я вам не подхожу! Верните его обратно или я уйду из дома!»
Наверное, у меня случилась истерика, потому что родители вдруг перестали меня ругать, а мама потом долго сидела со мной, что-то говорила и гладила по руке. А на следующий день папа принес замок и приделал его к моему шкафу.
~
В шкаф я запихнул все, что мог. Но теперь Саша постоянно следит, куда я кладу ключ. Для него мои вещи, как медом намазаны. Думаю, когда-нибудь он все равно до него доберется и все распотрошит. Но теперь уже я буду умнее, и не буду его бить при родителях. Скоро мы пойдем в школу, и тогда я до него доберусь.
Единственная моя радость – когда мама или папа идут со мной гулять вдвоем. Сначала они заводили разговоры о Саше, о том, как бы они хотели, чтобы мы жили мирно и любили друг друга, как братья, что им очень грустно оттого, что я не могу поладить с Сашей, что он теперь мой брат, и я должен постараться.
Мне эти разговоры не нравились. Не знаю почему, но как только я слышал, что родителям грустно из-за того, что я к нему плохо отношусь, на меня опять наваливалась тяжесть и я не мог ничего сказать. Мне просто было плохо и все. Поэтому я всячески увиливал от этих разговоров, и в конце концов родители перестали их заводить. Тогда во время прогулки все становилось, как раньше. Мы болтали обо всем на свете, пускали кораблики в речке и строили шалаши. Жаль, это были очень короткие мгновения передышки. Саша заболел, и теперь мама сидела неотлучно с ним, а у папы закончился отпуск, и он вышел на работу.
Единственная моя радость – когда мама или папа идут со мной гулять вдвоем. Сначала они заводили разговоры о Саше, о том, как бы они хотели, чтобы мы жили мирно и любили друг друга, как братья, что им очень грустно оттого, что я не могу поладить с Сашей, что он теперь мой брат, и я должен постараться.
Мне эти разговоры не нравились. Не знаю почему, но как только я слышал, что родителям грустно из-за того, что я к нему плохо отношусь, на меня опять наваливалась тяжесть и я не мог ничего сказать. Мне просто было плохо и все. Поэтому я всячески увиливал от этих разговоров, и в конце концов родители перестали их заводить. Тогда во время прогулки все становилось, как раньше. Мы болтали обо всем на свете, пускали кораблики в речке и строили шалаши. Жаль, это были очень короткие мгновения передышки. Саша заболел, и теперь мама сидела неотлучно с ним, а у папы закончился отпуск, и он вышел на работу.
~
Мне кажется, я превратился в мешок со злостью. Меня злит абсолютно все.
Началась школа. Я даже хотел туда поскорее пойти, потому что тогда я на полдня избавлюсь от Сашиного присутствия, но это не очень помогло. У меня и раньше особо не было друзей в школе, все мои друзья – это дети друзей моих родителей, а встречи с ними прекратились с появлением Саши, потому что, как говорит мама, «всем не до того». А в школе было так себе, но терпимо. Но сейчас мне кажется, что вокруг меня одни враги. Все все делают мне назло. А эти идиотские шутки, когда берут твой пенал и прячут, теперь доводят меня до белого каления, и я готов убить каждого, что прикоснется к моим вещам. Я схожу с ума от злости и ненависти, а они как будто еще больше нарочно это делают.
К тому же, я стал хуже учиться, и теперь домашнее задание я делаю вместе с папой, пока мама играет с Сашей в глупые игры, в которые я играл разве что в три года. Меня это тоже страшно злит. Он всего на полтора года младше меня! У меня есть друзья такого возраста, с которыми мы играем в нормальные игры. А мама возится с ним, как с младенцем. Со мной она никогда столько не играла! И еще в это время я должен делать домашку. В общем, папа недоволен тем, как я ее делаю. Я знаю почему: я все время слушаю, а что там мама с Сашей? Что она сейчас говорит? Рассказывает, как любит его? Какой он хороший? А если ничего не слышу, то начинаю придумывать. Но папе я этого не скажу, иначе он опять будет говорить, что я ревную и что я не должен, потому что они любят нас обоих одинаково. Мне это все уже на зубах навязло. И я теперь думаю, что это все вранье.
Началась школа. Я даже хотел туда поскорее пойти, потому что тогда я на полдня избавлюсь от Сашиного присутствия, но это не очень помогло. У меня и раньше особо не было друзей в школе, все мои друзья – это дети друзей моих родителей, а встречи с ними прекратились с появлением Саши, потому что, как говорит мама, «всем не до того». А в школе было так себе, но терпимо. Но сейчас мне кажется, что вокруг меня одни враги. Все все делают мне назло. А эти идиотские шутки, когда берут твой пенал и прячут, теперь доводят меня до белого каления, и я готов убить каждого, что прикоснется к моим вещам. Я схожу с ума от злости и ненависти, а они как будто еще больше нарочно это делают.
К тому же, я стал хуже учиться, и теперь домашнее задание я делаю вместе с папой, пока мама играет с Сашей в глупые игры, в которые я играл разве что в три года. Меня это тоже страшно злит. Он всего на полтора года младше меня! У меня есть друзья такого возраста, с которыми мы играем в нормальные игры. А мама возится с ним, как с младенцем. Со мной она никогда столько не играла! И еще в это время я должен делать домашку. В общем, папа недоволен тем, как я ее делаю. Я знаю почему: я все время слушаю, а что там мама с Сашей? Что она сейчас говорит? Рассказывает, как любит его? Какой он хороший? А если ничего не слышу, то начинаю придумывать. Но папе я этого не скажу, иначе он опять будет говорить, что я ревную и что я не должен, потому что они любят нас обоих одинаково. Мне это все уже на зубах навязло. И я теперь думаю, что это все вранье.
(художественный отрывок)
~
Родители обычно обращаются к специалистам за помощью на этом этапе. Жалуются на агрессию кровного ребенка по отношению к приемному, на то, что он совершенно неуправляемый, когда они вместе, и при этом добрый и отзывчивый наедине со взрослыми. Удивляются, что такой благополучный ребенок вдруг начал так себя вести – ведь он сам хотел, чтобы приемный у них появился, и любовь свою они стараются распределять поровну. Волнуются, что приемный ребенок не может себя защитить и страдает. Расстраиваются, что семья получилась совсем не такой, как они мечтали…
Что же не так? На диагностике отчетливо видно, что приемному ребенку хорошо в такой семье: он отогрелся, расслабился. Могут сохраняться некоторые особенности, но они особо не беспокоят ни его самого, ни родителей. А вот кровный ребенок, часто весьма развитый для своих лет, эмоционально очень неблагополучен: тревожный, с трудом сдерживающий обиду и гнев, рисующий себя в самом эпицентре урагана.
В своей практике я встречала несколько семей, очень схожих по тому, какие трудности они переживали со своим кровным ребенком. И все это были семьи с заботливыми родителями, которые очень ответственно относились к воспитанию детей, уделяли им время и внимание. Прежде чем принять в семью еще одного ребенка, они разговаривали со своим кровным, спрашивали, хочет ли он этого. Все дети, независимо от возраста, соглашались. Появлялся их брат или сестра, родители старались, как могли, но что-то шло не так и отношения все больше и больше портились.
Родители были в недоумении: почему? Ведь мы все для него делаем? Начинали обижаться, злиться, срываться. Отношения ухудшались…
В разговоре с родителями удавалось выяснить одну общую для всех закономерность: они правда проводили с кровным ребенком время, правда говорили ему об их любви, но они не могли принять того, что их собственный ребенок может злиться на их решение, злиться на того, другого, который ему досаждает своей беготней, и даже порой ненавидеть его и желать ему если не смерти, то уж точно возвращения туда, откуда он взялся. Они часами разговаривали с ним, объясняли, что они теперь одна семья и все должны любить друг друга. А вспышки агрессии пресекали кто наказаниями, кто отвержением.
После очередного такого выговора кровный мальчик 5-ти лет пришел к своей маме на кухню со стиральным порошком и сказал, что сейчас его съест и умрет.
Но кровный ребенок может злиться не только на сиблингов, но и на родителей. Ведь они не просто тратят свое время и внимание на «этого», но и постоянно встают на сторону «слабого», ЕГО сторону, в конфликтах. Это может быть совершенно непереносимо. При этом все попытки донести свое возмущение («давайте его отдадим») заканчиваются длинной речью о том, как все друг друга должны любить. В результате – полное бессилие, ярость загнанного в угол зверя, планы отмщения…
Кровный ребенок имеет право не любить! Он имеет право злиться на брата или сестру! Он имеет право злиться на родителей! Он имеет право хотеть снова остаться в семье один!
В попытках объяснить родителям чувства кровного ребенка и родился этот текст. Иногда художественное описание рисует более ясную картину, нежели логические умозаключения.
Действительно, формальное согласие ребенка на появление нового члена семьи не означает того, что он понимает, к каким лично для него это приведет последствиям. Он хочет брата, чтобы играть, а брат начинает ломать его игрушки и т.п. Кроме того, ребенку очень трудно понять, почему другой ребенок его возраста ведет себя как-то совсем странно. Когда рождается младенец, он выглядит настолько беззащитным, что совершенно очевидно, что он нуждается в помощи абсолютно во всем. Поэтому сколь бы болезненным ни было для старшего появление на свет младшего кровного ребенка, он приходит в семью младенцем, и это все же проще. А когда это ровесник, а ведет он себя, как трехлетка, и внимания требует, как грудничок? Согласиться с тем, что так может быть, ребенку очень непросто.
Решение здесь простое и одновременно сложное. Простое, потому что мы, как специалисты, все знаем про то, что любые чувства человека важны и нуждаются в принятии. Сложное – потому что научить родителей это делать очень непросто. Чаще всего аналитической работы здесь недостаточно, родитель сначала нуждается в навыке принятия собственной злости, бессилия, отчаяния.
«Ты ужасно злишься на него. Ты хочешь, чтобы мы снова остались одни. Тебе правда обидно оттого, что мне пришлось его успокаивать вместо того, чтобы мы пошли с тобой гулять» – когда родитель научается говорить эти слова так, чтобы ребенок ему поверил, происходят чудеса. Внезапно находятся общие с приемным братом или сестрой интересы или, даже если не находятся, в целом жизнь становится терпимее и снова хочется в ней жить.
Сейчас пятилетний мальчик, который хотел умереть, наевшись стирального порошка, очень дружен с приемными сиблингами. Они вместе много играют, а на площадке он их защищает от чужаков как старший брат.
Конечно, это только часть тех разнообразных хитросплетений отношений и связанных с ними сложностей, которые могут быть в семьях, воспитывающими кровных и приемных дети. Однако навык оценки ситуации с позиции другого человека, искренняя попытка понять, что с ним происходит, распространение своей любви на его «темные» стороны и переживания всегда благотворно сказываются на отношениях и улучшают эмоциональное состояние всех участников процесса.
Что же не так? На диагностике отчетливо видно, что приемному ребенку хорошо в такой семье: он отогрелся, расслабился. Могут сохраняться некоторые особенности, но они особо не беспокоят ни его самого, ни родителей. А вот кровный ребенок, часто весьма развитый для своих лет, эмоционально очень неблагополучен: тревожный, с трудом сдерживающий обиду и гнев, рисующий себя в самом эпицентре урагана.
В своей практике я встречала несколько семей, очень схожих по тому, какие трудности они переживали со своим кровным ребенком. И все это были семьи с заботливыми родителями, которые очень ответственно относились к воспитанию детей, уделяли им время и внимание. Прежде чем принять в семью еще одного ребенка, они разговаривали со своим кровным, спрашивали, хочет ли он этого. Все дети, независимо от возраста, соглашались. Появлялся их брат или сестра, родители старались, как могли, но что-то шло не так и отношения все больше и больше портились.
Родители были в недоумении: почему? Ведь мы все для него делаем? Начинали обижаться, злиться, срываться. Отношения ухудшались…
В разговоре с родителями удавалось выяснить одну общую для всех закономерность: они правда проводили с кровным ребенком время, правда говорили ему об их любви, но они не могли принять того, что их собственный ребенок может злиться на их решение, злиться на того, другого, который ему досаждает своей беготней, и даже порой ненавидеть его и желать ему если не смерти, то уж точно возвращения туда, откуда он взялся. Они часами разговаривали с ним, объясняли, что они теперь одна семья и все должны любить друг друга. А вспышки агрессии пресекали кто наказаниями, кто отвержением.
После очередного такого выговора кровный мальчик 5-ти лет пришел к своей маме на кухню со стиральным порошком и сказал, что сейчас его съест и умрет.
Но кровный ребенок может злиться не только на сиблингов, но и на родителей. Ведь они не просто тратят свое время и внимание на «этого», но и постоянно встают на сторону «слабого», ЕГО сторону, в конфликтах. Это может быть совершенно непереносимо. При этом все попытки донести свое возмущение («давайте его отдадим») заканчиваются длинной речью о том, как все друг друга должны любить. В результате – полное бессилие, ярость загнанного в угол зверя, планы отмщения…
Кровный ребенок имеет право не любить! Он имеет право злиться на брата или сестру! Он имеет право злиться на родителей! Он имеет право хотеть снова остаться в семье один!
В попытках объяснить родителям чувства кровного ребенка и родился этот текст. Иногда художественное описание рисует более ясную картину, нежели логические умозаключения.
Действительно, формальное согласие ребенка на появление нового члена семьи не означает того, что он понимает, к каким лично для него это приведет последствиям. Он хочет брата, чтобы играть, а брат начинает ломать его игрушки и т.п. Кроме того, ребенку очень трудно понять, почему другой ребенок его возраста ведет себя как-то совсем странно. Когда рождается младенец, он выглядит настолько беззащитным, что совершенно очевидно, что он нуждается в помощи абсолютно во всем. Поэтому сколь бы болезненным ни было для старшего появление на свет младшего кровного ребенка, он приходит в семью младенцем, и это все же проще. А когда это ровесник, а ведет он себя, как трехлетка, и внимания требует, как грудничок? Согласиться с тем, что так может быть, ребенку очень непросто.
Решение здесь простое и одновременно сложное. Простое, потому что мы, как специалисты, все знаем про то, что любые чувства человека важны и нуждаются в принятии. Сложное – потому что научить родителей это делать очень непросто. Чаще всего аналитической работы здесь недостаточно, родитель сначала нуждается в навыке принятия собственной злости, бессилия, отчаяния.
«Ты ужасно злишься на него. Ты хочешь, чтобы мы снова остались одни. Тебе правда обидно оттого, что мне пришлось его успокаивать вместо того, чтобы мы пошли с тобой гулять» – когда родитель научается говорить эти слова так, чтобы ребенок ему поверил, происходят чудеса. Внезапно находятся общие с приемным братом или сестрой интересы или, даже если не находятся, в целом жизнь становится терпимее и снова хочется в ней жить.
Сейчас пятилетний мальчик, который хотел умереть, наевшись стирального порошка, очень дружен с приемными сиблингами. Они вместе много играют, а на площадке он их защищает от чужаков как старший брат.
Конечно, это только часть тех разнообразных хитросплетений отношений и связанных с ними сложностей, которые могут быть в семьях, воспитывающими кровных и приемных дети. Однако навык оценки ситуации с позиции другого человека, искренняя попытка понять, что с ним происходит, распространение своей любви на его «темные» стороны и переживания всегда благотворно сказываются на отношениях и улучшают эмоциональное состояние всех участников процесса.
С нами можно связаться по телефону или почте:
